От мытья тележек до собственной галереи: как русскоязычному эмигранту удалось пробиться в большой мир искусства

Александр, как давно вы живете в Нью-Йорке, чем занимались на Родине и почему решили эмигрировать?

Я родом из Украины, из Днепропетровска. Там я окончил архитектурный институт, причем весьма успешно: получил красный диплом, и мой проект выиграл серебряную медаль на Всероссийском конкурсе дипломных проектов. Тогда я уехал учиться в аспирантуру в Москву. Но спустя 2 года женился и вернулся в Днепр. Стал работать по специальности, дела шли хорошо, я даже и не думал об эмиграции. Но в 1990-м произошел путч против Горбачева, и тогда я задумался: а если коммунистическая диктатура вернется? И принял решение уехать.

Именно в Америку?

Я был готов уехать куда угодно. Но в США оказалась знакомая, которая готова была сделать мне приглашение. И поскольку она жила в Нью-Йорке, я должен был ехать именно в Нью-Йорк. И хоть я эту женщину так ни разу и не видел, она сыграла решающую роль в моей судьбе.

Как вам жилось первое время тут? Тяжело было?

О, да. Мне было 34 года. Разрешения на работу не было. Поэтому сначала я чистил тележки для хот-догов и бургеров. Потом уехал работать  хаускипером в Лонг-Айленд. Но после этих мыканий подал на политическое убежище и получил возможность уже работать официально.

И тут вас и вывело в сферу искусства?

Да, произошло сразу две знаковые вещи. Сначала я случайно познакомился с несколькими русскими художниками, и они предложили мне продавать их картины. Помню, я рассмеялся. Я профессиональный архитектор, я, конечно, имею рисовать и люблю искусство, но это ведь совсем другое. Я сказал: как я могу вас продавать, я себя не могу продать! Но они в меня поверили. Отправили к Музею современного искусства (MOMA), тогда там собирались люди искусства, продавали картины, украшения, маски и прочее. И я пошел. Это была большая авантюра. Но все, на удивление, начало складываться. Первую маленькую картинку я продал за 150 долларов, тогда это были для меня и для художника достаточно большие деньги.

А потом случилось второе важное событие. Музей Гуггенхайма открывался после реконструкции, и мне предложили работать на выставке «Русская утопия» — нужны были люди, которые говорили бы по-русски, потому что ожидали, что будет много русских туристов. Я тогда познакомился с парой русских художников, достаточно известных. Дальше уже все пошло как снежный ком: мне предложили  организовать несколько выставок художников постсоветского пространства. Одна из первых была в Художественном музее университета Джонса Хопкинса в Балтиморе. Я сделал выставку с четырьмя русскими художниками. О выставке написали большую статью в местной газете, и дальше пошли другие предложения. Можно сказать, что с тех пор и началась моя карьера — дело, которым я занимаюсь вот уже 25 лет.

И это в итоге привело к открытию собственной галереи?

Мои новые друзья, в основном коллекционеры, предложили мне создать фонд для продвижения восточноевропейского искусства из всех 15 республик бывшего Советского Союза. Так, в 1993 году я организовал свой фонд «Искусства бывших советских государств». И уже через фонд стал проводить все больше выставок в музеях и университетах Америки и Европы. Возил выставки даже в Россию — в Третьяковскую галерею и Русский музей. Но в основном, конечно, выставлялись в США. Мы публиковали каталоги и книги, о нас писали газеты и снимали материалы для теленовостей. Это было уже международное признание. А в начале 2000-х начался большой бум на русское искусство. Тогда я начал работать с такими аукционными домами, как Sotheby’s, Phillips и Bonhams и прочими.

А почему, на Ваш взгляд, в 2000-е возник спрос на русское искусство?

Тогда начался невероятный подъем русской экономики, и многие русские олигархи начали покупать картины своих художников. То же самое происходило в Китае, Бразилии, Индии. Такие события всегда приводят к подъему искусства своей страны — это такой классический и неизбежный процесс: если собственные олигархи начинают покупать и продвигать искусство, сразу поднимаются цены. Во-первых, спрос, во-вторых, это становится модным — и начинается бум. Цены за несколько лет поднялись в несколько раз. Это был важный и уникальный процесс, потому что тогда русское искусство вышло на международный рынок. И вот тогда, спустя 15 лет  после начала своей деятельности, у меня появилась возможность открыть галерею.

Русские олигархи и коллекционеры покупают русское искусство — это логично. А американцы? Они тоже ваши клиенты? 

На самом деле коллекционеру все равно, это русский художник или нет. Есть четко нацеленные коллекционеры, которые ищут известные имена, знают, чего хотят, и готовы за это платить. А есть большой процент американских коллекционеров, которые просто ищут что-то интересное и покупают то, что им нравится. В такой ситуации им обычно все равно, известный это художник или нет, но если он еще и известный — это как приятный бонус.

Есть ли такие таланты, которые вы открыли? Как вы находите художников? Как понимаете, что произведет впечатление, а что нет?

Я работаю с крупными и известными именами постсоветского пространства, редко беру начинающих, только если вижу, что они очень талантливые. Конечно, если я берусь за художника, его цены растут. Так, когда я занялся карьерой Натальи Нестеровой, цены на ее картины выросли в несколько раз. Сейчас я начал работать с художниками из Киева. Это Николай Бабак и Евгений Матвеев, они работают вместе – в арт-тандеме «БМ Бабак-Матвеев». Я считаю, что они очень интересны и буду заниматься созданием их международной карьеры. Сейчас в моей галерее как раз проходит их персональная выставка — впервые в США. Она будет продолжаться до июня.

Какие ваши дальнейшие планы?

Дальше я открою групповую выставку, где будет много молодых художников, но будут и крупные звезды. Для молодых мастеров это большой шанс: если дилер верит в молодого художника и начинает выставлять его рядом с мэтрами, это в принципе часть создания его карьеры. Я думаю, надо помогать талантливым людям.